В великой и яркой плеяде писателей, имена которых связаны с Житомиром (а это — Владимир Короленко, Иван Кочерга, Олег Ольжич, Александр Куприн, Борис Тен, Александр Довженко…), фигура Михаила Коцюбинского занимает особое место. Возможно, для самого автора бессмертных «Intermezzo», «Fata morgana», «Теней забытых предков» его недолгое пребывание в Житомире (с начала ноября 1897 до конца февраля 1898 года) не было самым определяющим этапом жизни. Однако можно смело утверждать, что личность Коцюбинского стала своеобразным морально-патриотическим камертоном общественной жизни тогдашней столицы Волынской губернии.

В город над Тетеревом Михаила Михайловича привели поиски работы после того, как полиция запретила ему проживать в Чернигове: сказались левые взгляды и реноме «малороссийского сочинителя». Устроившись в Житомире (по протекции киевских знакомых) в редакцию губернской газеты «Волынь», Коцюбинский стал вести рубрику «Свет и тени русской жизни», а также помещал заметки культурологического характера. Условия работы оказались довольно изнурительными: рабочий день новоиспеченного журналиста продолжался с 9 утра до 9—10 вечера. И материального достатка работа не приносила. Газета имела большие долги, что, конечно, отражалось в мизерных зарплатах ее работников. Коцюбинский, снимая номер в гостинице Миньеля на Киевской улице, едва сводил концы с концами: «Каждую неделю нужно платить за номер. Хозяин уже дважды присылал, а у меня нечем заплатить. Еще выгонят из гостиницы… В кассе не могу взять деньги, потому что из пустого не нальешь…» (из письма к жене Вере Устиновне, которая осталась в Чернигове).

Всего за период работы писателя в «Волыни» было опубликовано 15 его материалов, подписанных М.К. (по тогдашней газетной практике, статьи выходили под инициалами, а то и вообще без подписи). На первый взгляд, это кажется небольшим достижением, учитывая то, что «Волынь» была ежедневной газетой. Однако причиной этой «малопродуктивности» был острый внутренний (а иногда — и внешний) конфликт между гражданской позицией Коцюбинского и политикой газеты.

Тогдашняя «Волынь» представляла собой газету, рассчитанную на «обывателя» и была нашпигована преимущественно официальной информацией, местными губернскими новостями, светской хроникой и рекламой. Серьезным общественно-резонансным материалам пробиться на ее страницы было довольно тяжело. Коцюбинский понял это с первых дней работы в редакции. Сообщая жене о новой работе, писатель жалуется на «несимпатичное направление газеты» с ее довольно «вульгарным дешевым либерализмом», признавая: «Мне кажется, что я влетел, взяв эту должность…» В другом письме он высказывается о своем месте работы более откровенно: «Плохая эта жизнь такого газетчика, да еще и в таком паршивом органе, как «Волынь» наша. Будь это еще газета с симпатичным направлением, стояли бы возле него живые люди, легче было бы сотруднику. А то испытываешь такое чувство, будто сидишь в куче навоза, а вокруг тебя всякие паразиты. Мерзко!».

Ощущение «моральных рамок» преследовало Михаила Михайловича в течение всего периода сотрудничества с газетой. Ибо что может быть более нестерпимым для художника, чем прокрустово ложе шаблона, ограничений, указаний — всего, что угрожало его моральной «чистопробности» (любимое слово Коцюбинского). Понимая, что рамки газетного творчества довольно невелики, писатель-журналист в своих материалах все же ни на шаг не отступил от собственных гражданско-политических взглядов. Чтобы убедиться в этом, стоит полистать подшивку «Волыни» за 1897 — 1898 годы.

Вот номер за 11 декабря 1897 года. В колонке «Свет и тени русской жизни» Коцюбинский делает обзор нескольких публикаций из других газет (Нижегородской и Харьковской губерний), которые рассказывают о «забавах» простого народа. В одном селе наиболее излюбленным развлечением является травля (до смерти) собак, гусей, петухов. В другом — управляющий поместьем в отсутствие хозяина устроил «корриду», вследствие которой разъяренный бык травмировал нескольких крестьян. «O tempora, o mores!» (О времена, о нравы!) — восклицает Коцюбинский, огорченный подобной дикостью. А далее писатель предлагает один из путей преодоления отсталости и невежества среди крестьян — создание народных театров. Называя их «светлым явлением в культурной жизни», Михаил Михайлович утверждает, что именно этот вид искусства наилучшим образом сочетает вкусы интеллигенции и простого народа. Но главная ценность статьи — не в этом. Основная мысль материала настолько ярко характеризует патриотизм Коцюбинского, что достойна цитирования: «Для того, чтобы народный театр принес ту пользу, какую он может и должен принести, необходимо, чтобы пьесы, входящие в репертуар народного театра, были написаны родным, понятным для народа языком. У нас, в Малороссии, народный театр должен быть малорусским». Заметим, что это сказано за восемь лет до Манифеста Николая II (17 октября 1905 года), ослабившего притеснения украинского языка.

Еще более показателен в этом контексте материал, напечатанный 6—7 февраля 1898 года под названием «Русский язык в Галиции?», в котором Коцюбинский анализирует полемику двух газет — «Биржевые ведомости» и «Санкт- Петербургские ведомости» — об украинском языке. Первая из них, сообщив об открытии в Тернополе гимназии с «русским» языком обучения, растолковывает читателям это, дескать, не русский язык, а «говор — нечто жалкое, смешное и неуместное». В то же время «Санкт-Петербургские ведомости» помещают позицию русского(!) историка и писателя Дмитрия Мордовцева, который аргументировано защищает украинский язык. Коцюбинский, пересказывая в своем материале содержание полемики, особенно подробно излагает мысли Мордовцева, среди которых, в частности, и такие: «Язык галичан и малороссов гораздо древнее и родственнее, чем общерусский, праотцу языков славянских — древнеславянскому», «…осмеиваемый якобы «говор» стоит ближе, чем общерусский, к родовитой аристократии языков, и при всех неблагоприятных условиях его развития он послужил богатейшею, неиссякаемою сокровищницею для создания целого цикла самостоятельных произведений». Не ограничиваясь аргументацией Мордовцева, Коцюбинский упоминает в статье таких авторитетных европейских ученых как Абель, Шафарик, Лавровский, Потебня, Житецкий, каждый из которых в свое время выступал в защиту украинского языка. Здесь же — имена более пятидесяти выдающихся украинских писателей ХIХ века как свидетельство жизни и бурного развития непризнанного империей языка. Вряд ли эта глубокая и смелая статья появилась бы в «Волыни», если бы не твердая позиция Коцюбинского, который не побоялся быть «белой вороной» в обрусевшем коллективе редакции.

В конце февраля 1898 года Михаил Михайлович уехал в Чернигов, навсегда попрощавшись с Житомиром. Впереди были еще пятнадцать лет жизни, создание литературных шедевров, мировая слава. Однако, очевидно, именно здесь, в Житомире, в условиях рутинной подцензурной работы в «Волыни», выкристаллизовалась главная жизненная ценность для Михаила Коцюбинского — внутренняя морально-этическая свобода, которую невозможно зажать ни в какие политические или идеологические рамки — свобода творческой души.

Автор: Сергей БОВКУН, газета “День”

Читайте также: Письма М.Коцюбинского из Житомира жене